Бродский М.А.
ПОСЛЕДНИЙ АРГУМЕНТ ИУДЫ
Повесть Л. Андреева «Иуда Искариот» входит в школьную программу, хотя и не является обязательной для изучения. Проблема, однако, в том, что, как пишет одна учительница литературы, «о самой повести написано мало: в учебниках – несколько строк в лучшем случае… В хрестоматии для 11 класса текст повести дан не полностью: отсутствует конец, что само по себе абсурдно. Целиком она дана в известной серии «Школа классики – ученику и учителю», но и там о ней говорится до обидного мало.… А «Иуда Искариот» – произведение сложное, во многом загадочное, непонятное. В результате учитель вынужден или вовсе отказаться от беседы на уроке, или чувствует неудовлетворенность от таковой ввиду ее поверхностного характера».
«Иуда Искариот» действительно заслуживает серьезного разговора и по своим художественным достоинствам и по актуальности поставленных там проблем. И сто и тысячу лет назад мы задаем себе все те же вопросы: что правит миром, добро или зло, истина или ложь? можно ли, нужно ли жить праведно в неправедном мире, когда точно знаешь, что строго соблюдать прекрасные христианские заповеди невозможно? Перед нами, таким образом, интереснейшее художественное исследование, осмыслить которое в полной мере непросто. Например, из-за присущего автору «космического пессимизма». Правда, нам кажется, особенность повести «Иуда Искариот» как раз и состоит в том, что в ней автор полемизирует с самим собой, проверяя на прочность «дьявольское» неверие в человека верой Самого Иисуса. Есть и другая очевидная сложность – необходимость знания Первоисточника – Евангелия, его толкований и оценок, популярных в те годы.
Анализ повести «Иуда Искариот» желательно предварить обсуждением следующих вопросов: 1.Что мы знаем о предателе Иисуса Христа (вариант: что знали или могли знать о нем Л. Андреев и его читатели)? 2.Какие еще художественные реконструкции образа Иуды Искариота нам известны?
1. В Библии об Иуде сказано очень мало. Известно, что он был одним из двенадцати ближайших учеников Иисуса Христа, был даже среди тех, кого Он послал проповедовать Свое учение, хотя уже тогда знал, кто предаст Его, и говорил ученикам Своим: «не двенадцать ли вас избрал Я? но один из вас диавол». (Ин.6,70-71). В общине Христа Иуда выполнял «земные» обязанности казначея, что, возможно, свидетельствовало
о его личных качествах: по словам апостола Иоанна, он не столько «заботился о нищих, но… был вор» (Ин.12,6).
Из Евангелия также следует, что предательство Иуды было не результатом эмоционального порыва, а вполне осознанным поступком: он сам
пришел к первосвященникам, а потом дожидался удобного момента, чтобы исполнить свой замысел. Поэтому даже раскаявшийся Иуда, в отличие от проявившего минутную слабость Петра, остался, согласно христианской традиции, предателем. Не является оправданием поступка Иуды Искариота и предрешенность свыше крестной жертвы Иисуса Христа, если вспомнить Его чеканную формулу: «Сын Человеческий идет, как писано о Нем; но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы этому человеку не родиться» (Мф.26,24-25).
Вот почти все, что нам известно из Евангелия о его главном антигерое11. Согласимся, что немного. Мы можем лишь догадываться о том, как он выглядел, сколько ему было лет, чем занимался до встречи с Христом. Судя по Евангелию, Иуда был личностью незаурядной, во многом противоречивой, но мы не знаем, зачем он пришел к Христу, почему решился на предательство своего Учителя, а потом, раскаявшись и страдая, покончил собой, наверняка зная слова Писания: «…проклят пред Богом всякий повешенный на дереве»(Втор.21,23). Отсюда следует, что у художника, решившего, подобно булгаковскому Мастеру, «угадать» евангельскую историю, есть широкие возможности интерпретировать образ
Искариота, не вступая при этом в явное противоречие с Первоисточником.
2. Л.Н. Андреев не был первым, кто обратился к теме предательства Иуды – слишком значительна роль и интересна сама его личность. Есть Иуда – герой и великомученик, как, например, у М. Волошина22, а есть Иуда – «совершенный злодей во всем»33, как, например, в его «биографии», появившейся в средние века. В романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» Иуда – заурядный, самовлюбленный провокатор,
которому совершенно безразлично, кого и за что предавать, лишь бы была какая-то выгода – образ, увы, простой и вечный. А в кинофильме М. Скорсезе «Последнее искушение Христа» – это боец-зелот, увидевший в Иисусе Мессию и ставший Его ближайшим другом и опорой. (Кстати, там, на наш взгляд, содержится интереснейший вариант ответа на вопрос андреевского Иуды, обращенный к Христу:
«Позволь мне остаться. Но ты не можешь? Или не смеешь? Или не хочешь?»44). Другой Иуда в фильме Ф. Дзеффирелли «Иисус из Назарета», где он политик, ставший жертвой обмана, так как любил Христа умом, а не сердцем. Можно еще вспомнить «искренне религиозного»
героя рассказа Х.Л. Борхеса «Три версии предательства Иуды»55, доказывавшего, и довольно изобретательно, что Иуда – это и есть Иисус Христос66.
Есть немало и других не менее самостоятельных художественных «реконструкций» образа Иуды Искариота и мотивов его предательства, но их количество и разнообразие лишь подтверждает тот факт, что Иуда давно уже перестал быть только персонажем Священного Писания, превратившись, подобно персонажам античной мифологии или героям Сервантеса и Шекспира, в знаковую фигуру, вечный образ мировой художественной культуры. Разумеется, положительная оценка Иуды, как«находящаяся в резком противоречии со всей христианской традицией»77, для верующего человека неприемлема по-прежнему. Но мы говорим о художественных произведениях.
Анализ самой повести Л. Андреева можно начать с портрета Искариота: как он выглядел? как к нему относились окружающие? почему? Внешность Иуды была неприятной, даже отталкивающей. Но не она определяла отношение к нему людей. Многие знали его, но «не было никого, кто мог бы сказать о нем доброе слово. И если порицали его добрые, говоря, что Иуда корыстолюбив, коварен, наклонен к притворству и лжи, то и дурные… поносили его самыми жестокими словами», за то, что «Иуда смеется над ворами, как и над честными, хотя сам крадет искусно, и видом своим безобразнее всех в Иудее» (С.210). Одним словом, Иуда был изгоем, но не из-за своей уродливой внешности. Уродливой была его душа. Она-то и определяла отношение к нему людей.
К тому же Иуда был дьявольски умен. Именно ему принадлежат самые яркие слова, самые тонкие замечания в повести, как, например, похожая на евангельскую притча о ветре и соре, или его диалог с первосвященником Анной, где целая россыпь афоризмов и др. Так, может быть, Иуда и есть сам дьявол в образе человека или сын дьявола, как называет его Фома? (С.221) Действительно, он видит пороки каждого человека и легко играет на них, склонен к провокациям и искушениям, всегда точно зная, кому и что говорить, вернее, что от него хотят услышать (примеры тому – его диалоги со всеми героями повести, кроме Христа, с которым он нигде прямо не разговаривает). Он лжет, как дьявол (от древнегреческого «клеветник»), и, как Сатана (от древнееврейского «противоречащий», «противник»88), преклоняется перед Всевышним, но противостоит ему в принципиальнейшем вопросе отношения к людям, роду человеческому (см., например, Книгу Иова,1-2) и т.п.
Однако различий все же значительно больше, чем сходств, и не только потому, что Иуда не похож на исчадие Ада, сверхъестественного носителя Абсолютного Зла.
Иуда любит Христа, «уловлен» Им, как осьминог, попавший в рыбацкие сети (известный библейский образ – сравн. например, Мф.4,19 и др.), тогда как Сатана лишь признает силу и первичность Бога. Он видит мир глазами дьявола, но страдает от «непонятливости» своего Учителя. Да и сам Иуда не раз повторяет: «Мой отец не дьявол, а козел» (С.221). Почему? Такая странная самооценка вряд ли случайна. И в библейской и в русской традиции козел всегда фигурирует как «некая сомнительность, нечистота, несакральность»99. Отсюда противопоставление «козлищ» и «агнцев» как аллегория добрых и злых людей, которых Сын Человеческий отделит на Страшном Суде друг от друга (Мф.25,31-32). Иуда это имел в виду? Может быть. Он склонен к самоуничижению, вернее, искусно пользуется оружием шута: демонстрирует собственное ничтожество, располагая к себе людей (слаб человек и тщеславен!), но при этом сам остается «себе на уме».
Правда, известное всем выражение «козел отпущения» тоже имеет библейские корни. Как писал современник Л. Андреева архимандрит Никифор, так называли одного из жертвенных козлов, на голову которого «в великий день праздника, в день очищения… первосвященник…возлагал свои руки, исповедал над ним грехи всего народа и изгонял в пустыню»1010 (См. также Лев.16,22). Может, Иуда тем самым намекал на свое особое положение среди людей: как козел отпущения, нес он на себе все грехи рода человеческого?
Самая заметная черта Иуды: его лживость, причем нередко безо всякой видимой пользы для себя. Но что из этого следует? Разве ложь всегда хуже правды? Вот верный ученик Христа Фома, который «не понимал шуток, притворства и игры словами и мыслями и во всем доискивался основательного и положительного»(С.217), спрашивает Иуду: «Я хочу, чтобы ты доказал, как может быть козел
твоим отцом?»(С.218). Кто из них нам ближе? Чью сторону мы принимаем?
Или другой пример. Фома жалуется Иуде, что видит «очень дурные сны», и спрашивает: «Как ты думаешь: за свои сны также должен отвечать человек?» И Иуда объясняет: «А разве сны видит кто-нибудь другой, а не он сам?» (там же).. Как это понимать? Иуда прав или разыгрывает своего правдивого друга? Если судить по закону, то осуждению подлежат поступки, а не мысли, и, значит, Иуда лжет. Но в Нагорной проповеди Иисус учил: «сказано древним: «не прелюбодействуй». А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем»(Мф.5,27-28). То есть нравственная планка для ученика Христа выше юридической, и, cследовательно, Иуда сказал правду. Но мы-то, как и 100 лет назад знаем, что сон, хотя и характеризует человека, но не подвластен ему, и, значит, вины его нет. Так каков же тут правильный, нелживый ответ?
Кстати, в Библии нет заповеди «не лги», есть заповедь: «не лжесвидетельствуй»(Исх.20,14), то есть не приноси своей ложью вреда другим (например, в суде). Таким образом, существенна не ложь как таковая, а то, ради чего она произнесена. Возможно, тут андреевский Иуда вступает в полемику с горьковским Лукой, который, как сказал о нем Сатин, «врал… из жалости». То есть для Луки ложь – это костыль, который
сильному не нужен, только слабому. Для Иуды ложь – единственно приемлемый способ общения между людьми, ибо весь мир, как он убежден, построен на обмане, предательстве и прочих тайных и явных пороках. Может, различие двух персонажей обусловлено исторически? Пьеса «На дне», как мы помним, создавалась до 1905 года и, несомненно, отразила романтический подъем в русском обществе, а в повести Л. Андреева слышны иные настроения.
Обратим внимание: Иуда не просто лжец, он – циник, для которого обман – естественное состояние человека (См. напр. С.215), причем, циник бескорыстный, но твердо и абсолютно искренне уверенный в первичности и всеобщности зла на земле. Это его кредо, его мировоззрение, главная черта характера, определяющая все его мысли и поступки. У Иуды та же система ценностей, что и у Иисуса, он не считает зло добром, а ложь правдой, и любит он Христа именно потому, что видит в Нем воплощение непорочной чистоты и света. Но любит только Его и никого больше, потому что Иисус для Иуды не «луч света в темном царстве» (которых может быть и много), а Сын Божий, уникальный и неповторимый, Свет неземной, не способный, по его мнению, зажечь кого-то еще в этом царстве непроглядной тьмы.
Как же складывались отношения Иуды с Иисусом Христом? Почему Иисус не прогнал его сразу? Чтоб было, кому предавать? Но судьба Христа предопределена не Им: Иисус знал о своих будущих страданиях, но не «организовывал» их. Может быть, по Л. Андрееву, Иисус приблизил к себе Иуду, разглядев в нем достойного оппонента, которому Он хотел что-то доказать или объяснить? Все же самый простой и правильный ответ состоит, на наш взгляд, в том, что Иуда был из «отверженных и нелюбимых», то есть тех, кого согласно евангельской истории Иисус не отталкивал никогда. Вот и Иуде Иисус захотел помочь найти себя, преодолеть, как бы мы сейчас сказали, комплекс неполноценности, нелюбовь окружающих. Но нужно ли все это Искариоту?
Зачем Иуда пришел к Христу? Возможно, он, подобно героям Ф.М. Достоевского, неосознанно тянулся к людям чистым и светлым. Нетрудно
представить себе презираемого всеми уродца, изгоя, которому кто-то, может, впервые в его жизни улыбнулся, искренне посочувствовал. К такому испытываешь не просто благодарность – его любишь беззаветно, порой даже больше собственной жизни.
Иуда так любил Христа? И да и нет. Отношения между ними были совершенно особенные. Мы вправе говорить о любви Иуды к Иисусу Христу, о желании его быть любимым (правда, не в том смысле, на который намекал Ю. Нагибин в своем рассказе «Любимый ученик»). Но для Иуды любить означает, прежде всего, быть понятым, оцененным, признанным. Ему мало расположения Христа, ему еще нужно признание правоты его взглядов на мир и людей, оправдание тьмы своей души. Он и пришел, наверное, к Иисусу, потому что понимал: его правота станет абсолютной только тогда, когда ее признает Сам Христос. И в то же время, вместе с этим любовь андреевского Иуды чем-то сродни любви Девы Марии, в которой сплелись и преклонение и жертвенность и то «женственное и нежное» (С.241) материнское чувство, природой предписывающее оберегать безгрешное и, как он думает, слишком наивное свое дитя. Вот эти две ипостаси странной Иудиной любви, человеческая и мировоззренческая, личностная и философская, и составляют главную пружину всех поступков Иуды Искариота, вплоть до его предательства и ужасного конца.
Сначала Иуда старается сблизиться с учениками Христа, что поощряется Иисусом. Обжившись, он начинает рассказывать разные небылицы, из которых, правда, всегда следует, что все вокруг обманщики, что сам он не любит никого, даже собственных родителей. И постоянно, везде Иуда пытается доказать Христу собственную правоту. Сначала он доказывает прямодушному Фоме, что жители одного селения, встретившие их радушно и выслушавшие проповедь Иисуса, – «злые и глупые люди», какими были и прежде, ибо, выслушав проповедь Иисуса, легко поверили, что Иисус мог совершить кражу козленка у старой женщины. Заметим, что никто не оспаривает этого факта, но «с этого дня как-то странно изменилось к нему отношение Иисуса. И прежде почему-то было так, что Иуда никогда не говорил прямо с Иисусом, и тот никогда прямо не обращался к нему, но зато часто взглядывал на него ласковыми глазами, улыбался на некоторые его шутки, и если долго не видел, то спрашивал: а где Иуда? А теперь глядел на него, точно не видя, хотя по-прежнему, – и даже упорнее, чем прежде, – искал его глазами… И что
бы он ни говорил, хотя бы сегодня одно, а завтра совсем другое, хотя бы даже то самое, что думает и Иуда, – казалось, однако, что он всегда говорит против Иуды»(219).
В другой раз Христу и его ученикам уже угрожала прямая опасность. Их наверняка побили бы камнями, если б не Иуда из Кариота. Но Иисус был разгневан, а ученики вместо благодарности «отгоняли его от себя короткими и гневными восклицаниями» (там же)1111. Почему? Потому, что солгал, объясняет ему Фома. Но почему для Христа и его учеников ложь, даже когда она спасает им жизнь, хуже правды? Почему цель не оправдывает средства? Неужели было бы лучше, справедливей, если б Христа убили? Для умного, хитрого Иуды здесь неразрешимое противоречие. Для Христа – нет.
Следующий этап: Иуда, побеждает в честном соревновании, сбросив самый большой камень с обрыва, побеждает всех, даже самого Петра. Теперь он лучший (по их «правилам игры»!)? Нет, просто сильнейший в этом соревновании. Он опять чужой. Иисус пытается помочь ему разобраться в происходящем, объяснить Свое отношение к нему, с помощью притчи о бесплодной смоковнице. Уточним: что это за притча? Речь не идет о случае, когда Иисус срубил бесплодную смоковницу (тогда получилось бы, что Он угрожает Иуде), а именно о притче, в которой хозяин смоковницы, не найдя на ней плодов, приказывает работнику ее срубить, на что тот отвечает: господин! оставь ее и на этот год, пока я окопаю ее и обложу навозом: не принесет ли плода; если же нет, то в следующий год срубишь ее»(Лк.13,6-9). То есть притча определенно «указывает на то, как Бог поступает со всякой грешной душой»1212: Он не торопится рубить сплеча, а «желает покаяния грешников»1313, дает им шанс.
Это традиционное толкование. Но так ли понял притчу герой Л. Андреева? Конечно, он догадался, кого имел в виду Иисус («ведь это я, это обо мне он сказал» С.227). Но считает ли Иуда себя грешником? Нет. Он все так же уверен в справедливости своего циничного взгляда на мир. Однако теперь он ясно понимает, что Иисус не согласится с ним никогда, а значит, никогда не оценит самого умного, самого преданного, как он считает, своего ученика (См. С.226-227).
(Заметим в скобках, что приведенный эпизод содержит ответ на несколько неожиданный, но возникающий при обсуждении повести вопрос.: почему так «не по-христиански» решительно отстраняется Иисус от несомненно любящего Его ученика? Почему не «возлюбил ближнего своего» Иуду? Может, преобразился б он тогда, как Чудище из сказки «Аленький цветочек»? Если вспомнить, какую притчу рассказал Иисус Иуде, вопрос сразу становится некорректным. Ведь совершенно очевидно, что Он не отталкивает его от Себя, а наоборот, хочет ему помочь. Другое дело, что Иуда ошибочно слышит в словах Христа неуверенность в собственной правоте: «Почему же он не рубит? он не смеет, Фома. Я его знаю: он боится Иуды»(С.227). То есть, образно говоря, дверь не закрыта – входить некому).
Чтобы спасти Иисуса, Иуда делает новую попытку раскрыть Ему глаза: он провоцирует конфликт с Его учениками: крадет из общей кассы (на глазах у Фомы!) несколько динариев и не особенно сопротивляется, когда разгневанный Петр тащит его за ворот к Иисусу. Но Иоанн, выйдя от
Учителя, сообщает, что «Иуда может брать денег, сколько он хочет… И никто не должен считать, сколько денег получил Иуда. Он наш брат, и все деньги его, как и наши… и вы тяжко обидели его – так сказал учитель… Стыдно нам, братья!» (С.228). Разумеется, дело тут не в пренебрежении Христа ветхозаветной заповедью «не кради» и не в Его «социалистических» воззрениях, которые, как известно, многие современники Л. Андреева воспринимали как истинно христианские1414. Просто Иуда решил продемонстрировать Христу способность следовать Его заповедям самых верных и преданных Его учеников. И, как он считает, провокация удалась.
«Когда дует сильный ветер, – говорит Иуда Фоме, – он поднимает сор. И глупые люди смотрят на сор и говорят: вот ветер! А это только сор…, ослиный помет, растоптанный ногами. Вот встретил он стену и тихо лег у подножия ее, а ветер летит дальше» (С.229) – то есть это не их выбор.
Но Иисус снова не признает правоты Искариота. И вот тогда как последний аргумент в своем споре с Ним Иуда идет на предательство, которое с не меньшим основанием можно было бы назвать и очередной его провокацией и отчаянной попыткой спасти Сына Божьего, обреченного на смерть в этом мире. Иуда точно знает, что все будет именно так, как он предполагает, но не хочет, страшится этого. Он буквально уламывает первосвященника Анну арестовать Христа, но при этом «настойчиво и упорно» (С.239) предупреждает всех об опасности а, совершив предательство, страдает вместе с Иисусом, произнося в отчаянии: «Я здесь, сынок, здесь!» (С.252), «Ах, больно, очень больно, сыночек мой» (С.250).
Так что же задумал Иуда? Почему, по Андрееву, он предал Христа? Евангельскую версию корыстного расчета Л. Андреев демонстративно отбрасывает. Легче предположить, что именно разрешение Христа свободно брать деньги из общинной кассы подтолкнуло Иуду к предательству, так как делало бессмысленным его воровство и обман. Да и расточительную покупку драгоценного мира, которая, согласно Евангелию, послужила толчком к предательству, Иуда у Л.Андреева делает сам.
Может, тщеславие? Андреев говорил Горькому: «Он, брат, дерзкий и умный человек, Иуда.… Знаешь, – если б Иуда был убежден, что в лице Христа пред ним сам Иегова, – он все-таки предал бы его. Убить Бога, унизить его позорной смертью, – это, брат, не пустячок!»1515.
Однако, нам кажется, Иуда слишком любит Христа, что бы желать унизить Его или насладиться Его унижением. Может быть, Л. Андреев
говорил не о герое своей повести, а о развитии данного образа?
С.С. Аверинцев считал, что мотивом предательства андреевского Иуды была «мучительная любовь к Христу и желание спровоцировать
учеников и народ на решительные действия»1616. О его «мучительной любви» мы уже говорили. «Желание спровоцировать»? Было
несомненно. Только ради чего? Зачем?
Поступок Иуды Искариота во многом напоминает «акции» эсеров-террористов современников Л. Андреева: то же пренебрежение своей и чужой жизнью, та же абсолютная уверенность в правоте собственных взглядов на мир, то же желание «подтолкнуть» историю, разбудить сонный и непонятливый народ (когда Иисус вступал в Иерусалим и народ «неправильно» Его приветствовал, Иуда произнес примечательную фразу: «А что если он (Иисус – авт.) прав?… Тогда я сам должен удушить его, чтобы сделать правду» С.243).
Так, может быть, андреевский Иуда – слепок (пародия?) с Андрея Желябова, Степана Халтурина и прочих террористов, имена которых были у всех на слуху (история Азефа не в счет – его громкое разоблачение как провокатора и «двойного агента» произошло уже после выхода повести)? Известно, что отношение к ним в обществе было неоднозначным (вспомним
хотя бы оправдание судом присяжных Веры Засулич, совершившей, по сути, преступление). Может, перед нами «оригинальная… попытка в неожиданном свете представить тему революции и революционеров: Иуда как бы «последний» революционер, взрывающий самый
ложный смысл мироздания и таким образом расчищающий дорогу Христу»1717? Возможно. Хотя трудно себе представить эгоцентриста Иуду Искариота, с его дьявольским видением мира, заботящимся о нравственном совершенствовании своих ближних. Если б он и захотел уничтожить зло на земле, то, пожалуй, истребил бы все человечество. Предательство Иуды, скорее, закономерный этап и последний аргумент в его споре с Иисусом о человеке. «Свершился ужас и мечты Искариота» (С.255), он победил, доказав всему миру и, конечно, прежде всего Самому Христу, что люди недостойны Сына Божия, и любить их не за что, и только он, циник и изгой, единственный, доказавший свою любовь и преданность, должен по праву сидеть рядом с Ним в Царствии Небесном и вершить Суд, безжалостный и всеобщий, как Всемирный Потоп.
Так думает Иуда. А как думаем мы? Как считает автор? По нашему мнению, ответы на эти два вопроса могут не совпадать. Л. Андреев называл царствие небесное «чепухой», говорил А.М. Горькому (который, правда, с ним не соглашался): «Я … не люблю Христа и христианство, оптимизм – противная, насквозь фальшивая выдумка»1818. Если приведенные слова соотнести с повестью, то мы вправе предположить, что, по
Андрееву, явление Христа народу было никому не нужным, ибо Его «фальшивый оптимизм» не способен изменить природу человека, а может лишь возвысить его ненадолго, как ветер, подымающий сор. Иуда же – трагическая личность, потому что, в отличие от апостолов Христа, понимает все это, но, в отличие от Анны и ему подобных, способен плениться неземной чистотой и добротой Иисуса Христа. Отсюда следует, что автор повести «смело перекраивает двухтысячелетние образы, чтобы с ними перекроить сознание читателя, заставить его пережить открытую автором бессмыслицу и возмутиться ею»1919.
Однако мы, современные читатели, опираясь на тот же текст, вправе оценивать содержание повести по-иному. Обратимся к завершающим и, пожалуй, самым сильным ее страницам. «Иуда давно уже, во время своих одиноких прогулок наметил то место, где убьет себя после смерти Иисуса. Это было на горе, высоко над Иерусалимом… а гора была высока… угрюма и зла…
-… Ты слышишь, Иисус? Теперь ты мне поверишь? Я иду к тебе. Я очень устал… Но, может быть, ты и там будешь сердиться на Иуду из Кариота? И не поверишь? И в ад пошлешь? Ну что же! Я пойду и в ад! И на огне твоего ада я буду ковать железо и разрушу твое небо. Хорошо?
Тогда ты поверишь мне?»(С.263). Потом Иуда «выбранил» мешавший ему ветер, сделал петлю, «и так как веревка могла обмануть его и оборваться, то повесил он ее над обрывом…
- Так встреть же меня ласково, я очень устал, Иисус. И прыгнул»(С.264).
В этом отрывке нам видится оценка Иуды и его предательства: сочувствие сильной страдающей личности и приговор цинику, любящему Христа, но не способному принять Его учение, в котором любовь к ближнему и любовь к Богу тождественны (Мф.22,37-40). Поступок Иуды никому ничего не доказал: в Синедрионе его осмеяли – их он не обманул, они знали, кого распяли; а для учеников Христа он остался тем, кем, по сути, и был – предателем,виновным в гибели их Учителя. «Почему же вы живы, когда он мертв? – бросает Иуда упрек ученикам Христа. – … вы на себя взяли весь грех» (С.262). Это иудина правда. Но нам, как и современникам Л. Андреева, хорошо известно, что Библия не заканчивается смертью Искариота. Завершающие тексты Нового Завета и Священное Предание посвящены как раз истории возникновения христианства,
которую начинали именно апостолы Христа, большинство из которых поплатились за свое миссионерство мученической смертью. Значит, они не «сор, поднятый ветром», как считал андреевский Иуда. И, потом, христианство почему-то существует до сих пор. Значит, это кому-то надо.
Значит, правота Искариота не абсолютна. Более того, объявляя постыдное естественным, а совестливость излишней, цинизм разрушает систему нравственных ориентиров, без которой человеку трудно жить. Вот почему позиция андреевского Иуды дьявольски опасна.
Идейный тупик главного героя повести Л. Андреева предопределил и его личную трагедию, ибо его эгоистичный, человеконенавистнический
путь к Христу не мог привести к иному финалу. Да, Иуда был способен любить, пусть и одного Иисуса. Но любовь циника, как поцелуй Демона, оказалась в итоге смертельно опасной для Христа и ненужной для всех остальных. «А наутро, – читаем мы в повести, – кто-то зоркий увидел над городом висящего Иуду и закричал в испуге. Пришли люди, и сняли его, и, узнав, кто это, бросили его в глухой овраг, куда бросали дохлых лошадей, кошек и другую падаль» (С.264). Смерть его никого не тронула, а это значит, что и жизнь его была никому не нужна.
1Подробнее см. Бродский М.А. «Иуда Искариот» Леонида Андреева. (Материал к обсуждению). /Рос.гос.дет.б-ка.-М.:2000
2Волошин М. Вместо рецензии. //Иуда.2000 лет дискуссий о предательстве. – М.: Фонд имени И.Д.Сытина,-1996.-С.133-135
3Аверинцев С.С. Иуда Искариот. // Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т.Т.1.-М.: Сов. Энциклопедия,-1987. С.580
4Андреев Л. Иуда Искариот. //Андреев Л.Н. Собр. соч.: В 6-ти т. Т.2.-М.: Худож. лит., – 1990. С.244. Далее ссылки на это издание даны в тексте.
5Борхес Х.Л. Три версии предательства Иуды // Борхес Х.Л. Письмена Бога. – М.: Республика, 1992.-С.288-293. N6. – С.
6Подробнее на эту тему см Бродский М.А.«Иуда Искариот» Леонида Андреева. (Материал к обсуждению) а также Иуда.2000 лет
дискуссий о предательстве.
7Аверинцев С.С. Иуда Искариот. С.581
8Аверинцев С.С. Сатана. // Мифы народов мира: Т.2, С.412.
9Топоров В.Н., Козел. // Мифы народов мира: Т. 1, С.663
10Никифор, архимандрит. Козел для отпущения. //Иллюстрированная полная популярная Библейская энциклопедия. – М.: Типография
А.И. Снегиревой, 1891. – Репринтное издание. – М.: Терра, -1990.С.402.
11Там же
12Библия. Книга Священного Писания Ветхого и Нового Завета в русском переводе с приложениями. – 4-е изд. – Брюссель: Жизнь с Богом, 1985, С.2114
13Там же
14Подробнее об этом см. Бродский М.А. Образ Христа в поэме Александра Блока “Двенадцать” // Русская Словесность. 1995.
43
15 Цит.: Богданов А.В. “Между стеной и бездной.” Леонид Андреев и его творчество / / Андреев Л.Н. Собр. соч.: В 6-ти т. Т.1.М.: Худож. лит., -
1990. С.28
16 Аверинцев С.С. Иуда Искариот С. 581
17Басинский П.В. Комментарии // Андреев Л.Н. Проза. Публицистика, – М.:ООО «Фирма» Издательство АСТ», 1999.– (Серия «Школа классики» – ученику и учителю),С. 520
18Андреев Л.Н. Собр. соч.: В 6-ти т. Т.2.С. 533
19Богданов А.В. Между стеной и бездной,С.28
